The World of Russian Language and Culture: The Golden Cockerel (A. Pushkin) / Сказка о Золотом Петушке (А. Пушкин)

Иван Билибин

In the realm of Threeteenseventy,
Commonwealth of Thriceleventy,
Lived the famous Tsar Dadon.
Fierce he was from boyhood on,
And when scarcely more than twenty
Wrought his neighbors wrongs aplenty.
Aging now, he changed in mind,
Would give up the warlike grind
For a life serene and festive.

Эскиз Декорации К Кукольной Постановке Петушок - Золотой Гребешок

Борис Кустодиев

1927

But his neighbors, growing restive,
Caused the grizzled Tsar alarm,
Dealing him a world of harm.
To protect the tsardom's borders
From the raids of bold marauders,
He was forced to raise and post
An unconscionable host.
Field commanders, never drowsing,
Still would scarce have finished dousing
Flames at left when, ho! at right
Hostile banners hove in sight.

Эскиз К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1909

These fought off, some visitation
Came by sea. The Tsar's frustration
Drove him wild enough to weep
And forgo the balm of sleep.
Who could thrive when thus infested?
So he pondered and requested
Succour from a gelding sage,
Planet-reckoner and mage;
Sent a runner to implore him
And the magus, brought before him,
From beneath his ample frock
Drew a golden weathercock.

Иллюстрация К Поэме "Сказка О Золотом Петушке" Александра Пушкина

Иван Билибин

1906

"Let this golden bird," he chanted,
"High atop the spire be planted,
And my clever Cockerel
Be your faithful sentinel.
While there's naught of martial riot,
He will sit his perch in quiet;
Let there be on any side
Signs of war to be espied,
Of some squadron border-poaching,
Or some other ill approaching,
Straight my bird upon the dome
Will awaken, perk his comb,
Crow and veer, his ruff a-fluffing,
Point where harm is in the offing."
Rapt, the Tsar allowed the sage
Heaps of gold for ready wage.
"Such momentous boon afforded,"
He rejoiced,"shall be rewarded
By a wish, to be fulfilled
Like my own as soon as willed."

Иллюстрация К Поэме "Сказка О Золотом Петушке" Александра Пушкина

Иван Билибин

Cockerel atop the spire
Started guarding march and shire,
Scarce a danger reared its head,
Up he perked as though from bed,
Slewed about, his collar ruffled,
To that side and, wings unshuffled,
Crew aloud "Keeree-kookoo!
Reign abed, your guard is true."
Kings, the Tsar's domains investing,
Henceforth never dared molest him:
Tsar Dadon on every hand
Hurled them back by sea and land!

Иллюстрация К Поэме "Сказка О Золотом Петушке" Александра Пушкина

Иван Билибин

1906

One year, two, the shrewd informant
Had been roosting all but dormant,
When one morning they broke in
On Dadon with fearful din.
"Tsar of ours! The realm's defender!"
Cries the household troop's commander,
"Majesty! Wake up! Alert!"
"Eh? . . .what's up? . . .Is someone hurt?"
Drawled the Tsar amid a double
Yawn, "who is this? What's the trouble?"
Answered him the Captain thus:
"Hark, the rooster's warning us;
Look below and see the people
Mill in fear, and on the steeple
See the rooster, ruffle-fleeced,
Crowing, pointing to the East."
"Up! No time to lose!" their Master
Spurred them on, "mount horses! Faster!'
Eastward thus a force he sped,
With his eldest at its head.
Cockerel gave over screaming,
And the Tsar continued dreaming.

Иллюстрация К Поэме "Сказка О Золотом Петушке" Александра Пушкина

Иван Билибин

1906

Seven days go by and more,
But no message from the corps:
Has the march been rough or quiet-
Naught to tell it or deny it.
Cockerel goes off once more!
Tracking down the elder's corps,
Rides the younger with another
To the rescue of his brother.
Presently subsides the bird;
And again no more is heard!
And again the people, troubled,
Wait a week, their fears redoubled.
Yet again the cock is heard,
And Dadon sends out a third
Host, himself commander of it,
Though unsure what this might profit.

Иллюстрация К Поэме "Сказка О Золотом Петушке" Александра Пушкина

Иван Билибин

1906

Day and night the columns wind,
Then it preys upon each mind:
Not a camp or battleground,
Not a warriors' burial mound,
Is encountered near or far.
"Strange and stranger," thinks the Tsar.
One week gone, the country changes,
Rising, high through hills and ranges,
Then, amid the peaks ahead,
Look! a silken tent is spread.
Wondrous hush enfolds the scene
Round the tent; a gaunt ravine
Cradles hosts in battle rent.
Now Dadon has reached the tent.. .
Staggers backward: sight appalling,
Hard before his eyes lie fallen,
Stripped of helm and armour chain,
Both his noble princes, slain,
Pierced each by the other's charge;
And their wandering mounts at large
On the mead all stamped and scored,
On the bloodied meadow-sward . . .
"Boys . . .my boys . . ." the father groaned,
"Strangled both my hawks," he moaned,
"Life is forfeit - woe is me . . .
Here were killed not two but three."

Эскиз К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1909

Wail of men and master merges
Soon resound with heavy dirges
Gorge and cliff, the mountain's heart
Shakes. Behold, the curtains part
On the tent. . .The prize of maidens,
Queen of Shamakhan, in radiance
Lambent like the morning star,
Quietly salutes the Tsar.
Silenced by her brilliant gaze
Like a nightbird by the day's,
Numb he stands - her sight outstuns
Aye! the death of both his sons.
Now she looked at him, beguiling,
Swept a graceful bow and, smiling,
Took his hand and drew him on
To her tent came Tsar Dadon.
At her table did she seat him,
To all sorts of victuals treat him,
And for rest his body laid
On an othman of brocade.
Thus full seven days he lavished,
All enslaved by her and ravished,
On delight and merriment
In the royal maiden's tent.

Эскиз К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1909

At long last, though, forth he sallied,
His surviving forces rallied,
And, the maiden in his train,
Led his army home again.
Rumor started to outspeed him,
Tales of hap and no-hap breeding . . .
Throngs of subjects small and great
Swirl beyond the city gate
Round the coach of Tsar and Empress,
Fabled Shamakhanian temptress;
Tsar Dadon salutes them there . . .
All at once he is aware
Of his friend, the wise old eunuch,
In his white tarboosh and tunic,
Snowy-thatched now, like a swan.
"Father mine," exclaimed Dadon,
"Hail! How fare you? At your leisure
Come and speak; what is your pleasure?"
"Tsar!" replied the aged mage,
"Now we square desert and wage.
For the aid I once accorded,
You recall, I was awarded
My first wish - to be fulfilled,
Like your own, as soon as willed.
Let this maid be what I won,
This young queen of Shamakhan."
"What?" Dadon fell back, amazed.
"What possessed you? Are you crazed?
Does some wicked demon ride you?
Have your wits dried up inside you?
What's your game, in heaven's name?

Иван Билибин

Pledge I did; but all the same
There are limits, well you knew;
And - what use is she to you?
Kindly lodge it in your head
Who I am! Why, ask instead
For my mint, a magnate's sable,
Stallion from the royal stable,
Half my tsardom if you please!"
"No, I wish for none of these!
Just you give me what I won,
This young queen of Shamakhan,"
Piped the sage in former fashion.
"No!" the Tsar spat, in a passion;
"You yourself have brought this on!
You'll have nothing! There! Be gone
While you're in one piece! I say!
Drag the scarecrow from my way!"
Whitebeard wanted to pursue it,
But with some, you're apt to rue it;
With an angry scepter blow
Tsar Dadon has laid him low,
Not to breathe again. - The city
Gave a shudder, but our pretty:
"Ha-ha-ha" and "hi-hi-hi,"
Not a pious thought, you see.

Эскиз К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1908

Tsar Dadon, though greatly flustered, at her,
Smiled as soft as custard,
And proceeded cityward.
Then a tiny sound was heard,
And in sight of all the people,
Look! The cock whirred off the steeple,
Swooped upon the coach of state,
Perched upon the monarch's pate,
Fluffed his ruff and pecked and clink!
Soared aloft. . .Without a blink
Tsar Dadon slid off his seat,
Gave a wheeze and stretched his feet.
Gone the empress sight unseen,
Just as though she'd never been.
Tale of sense, if not of truth!
Food for thought to honest youth.

Translated by Walter Arndt

________________________________________________________

Иван Билибин

Негде, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный царь Дадон.
С молоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело;
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить.
Тут соседи беспокоить
Стали старого царя,
Страшный вред ему творя.
Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рать.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали:
Ждут, бывало, с юга, глядь, —
Ан с востока лезет рать.
Справят здесь, — лихие гости
Идут от моря. Со злости
Инда плакал царь Дадон,
Инда забывал и сон.

Что и жизнь в такой тревоге!
Вот он с просьбой о помоге
Обратился к мудрецу,
Звездочету и скопцу.
Шлет за ним гонца с поклоном.

Эскиз Костюма К К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1908

Вот мудрец перед Дадоном
Стал и вынул из мешка
Золотого петушка.
«Посади ты эту птицу, —
Молвил он царю, — на спицу;
Петушок мой золотой
Будет верный сторож твой:
Коль кругом всё будет мирно,
Так сидеть он будет смирно;
Но лишь чуть со стороны
Ожидать тебе войны,
Иль набега силы бранной,
Иль другой беды незваной,
Вмиг тогда мой петушок
Приподымет гребешок,
Закричит и встрепенется
И в то место обернется».
Царь скопца благодарит,
Горы золота сулит.
«За такое одолженье, —
Говорит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как мою».

Эскиз Костюма К К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1908

Петушок с высокой спицы
Стал стеречь его границы.
Чуть опасность где видна,
Верный сторож как со сна
Шевельнется, встрепенется,
К той сторонке обернется
И кричит: «Кири-ку-ку.
Царствуй, лежа на боку!»
И соседи присмирели,
Воевать уже не смели:
Таковой им царь Дадон
Дал отпор со всех сторон!

Иван Билибин

Год, другой проходит мирно;
Петушок сидит всё смирно.
Вот однажды царь Дадон
Страшным шумом пробужден:
«Царь ты наш! отец народа! —
Возглашает воевода, —
Государь! проснись! беда!»
— Что такое, господа? —
Говорит Дадон, зевая: —
А?.. Кто там?.. беда какая? —
Воевода говорит:
«Петушок опять кричит;
Страх и шум во всей столице».
Царь к окошку, — ан на спице,
Видит, бьется петушок,
Обратившись на восток.
Медлить нечего: «Скорее!
Люди, на́ конь! Эй, живее!»
Царь к востоку войско шлет,
Старший сын его ведет.
Петушок угомонился,
Шум утих, и царь забылся.

Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей;
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Дадону донесенья.
Петушок кричит опять.
Кличет царь другую рать;
Сына он теперь меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова вести нет от них!
Снова восемь дней проходят;
Люди в страхе дни проводят;
Петушок кричит опять,
Царь скликает третью рать
И ведет ее к востоку, —
Сам не зная, быть ли проку.

Эскиз Костюма К К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1909

Войска идут день и ночь;
Им становится невмочь.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана
Не встречает царь Дадон.
«Что за чудо?» — мыслит он.
Вот осьмой уж день проходит,
Войско в горы царь приводит
И промеж высоких гор
Видит шелковый шатёр.
Всё в безмолвии чудесном
Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать побитая лежит.
Царь Дадон к шатру спешит...
Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По притоптанной траве,
По кровавой мураве...
Царь завыл: «Ох дети, дети!
Горе мне! попались в сети
Оба наши сокола!
Горе! смерть моя пришла».
Все завыли за Дадоном,
Застонала тяжким стоном
Глубь долин, и сердце гор
Потряслося. Вдруг шатёр
Распахнулся... и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя как заря,
Тихо встретила царя.
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей.
И она перед Дадоном
Улыбнулась — и с поклоном
Его за руку взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его сажала,
Всяким яством угощала;
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И потом, неделю ровно,
Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищён,
Пировал у ней Дадон.

Эскиз Костюма К К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1909

Наконец и в путь обратный
Со своею силой ратной
И с девицей молодой
Царь отправился домой.
Перед ним молва бежала,
Быль и небыль разглашала.

Под столицей, близ ворот,
С шумом встретил их народ, —
Все бегут за колесницей,
За Дадоном и царицей;
Всех приветствует Дадон...
Вдруг в толпе увидел он,
В сарачинской шапке белой,
Весь как лебедь поседелый,
Старый друг его, скопец.
«А, здорово, мой отец, —
Молвил царь ему, — что скажешь?
Подь поближе! Что прикажешь?»
— Царь! — ответствует мудрец, —
Разочтемся наконец.
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую царицу. —
Крайне царь был изумлён.
«Что ты? — старцу молвил он, —
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты с ума рехнулся?

Эскиз К Опере "Золотой Петушок" Николая Римского-Корсакова

Иван Билибин

1909

Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
И зачем тебе девица?
Полно, знаешь ли кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярской,
Хоть коня с конюшни царской,
Хоть пол-царства моего».
— Не хочу я ничего!
Подари ты мне девицу,
Шамаханскую царицу, —
Говорит мудрец в ответ.
Плюнул царь: «Так лих же: нет!
Ничего ты не получишь.
Сам себя ты, грешник, мучишь;
Убирайся, цел пока;
Оттащите старика!»
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон. — Вся столица
Содрогнулась, а девица —
Хи-хи-хи! да ха-ха-ха!
Не боится, знать, греха.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.

Иван Билибин

Вот — въезжает в город он...
Вдруг раздался легкой звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился... и в то же время
С колесницы пал Дадон —
Охнул раз, — и умер он.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.

1834