The World of Russian Language and Culture: THE WEDDING By ANTON CHÉHOV / Антон Чехов "Свадьба"

Купеческая Свадьба

Борис Кустодиев

1917

CHARACTERS

Aplombov

Jigalov

Miss Zmewkin

Dimba

Dashenka

Mrs. Jigalow

Yat

Mozgovy

Captain Revunov-Karayúlov

M.C.

Guests

Newnin

Waiters

(A brightly lit room, with a big table laid for supper. Around the table bustle waiters in frock-coats. The last figure of a quadrille can be heard. Enter Miss Zmewkin—accoucheuse, thirty years old, in a bright scarlet dress—Mr. Yat, and the Master of Ceremonies. They pass across the stage.)

Zmewkin: No! No! No!

Yat (following): Be merciful! Be merciful!

Zmewkin: No! No! No!

Master of Ceremonies (hurrying after them): Please, you mustn’t, you mustn’t! Where are you going? But the grand-chain, silvooplay. (Exeunt. Enter Mrs. Nastasia Jigalov, mother of the bride, and Aplombov, the bridegroom.)

Nastasia: Instead of worrying me with all your talk, you’d do better to go and dance!

Aplombov: I'm not Spinosa anyhow, to make cracknels of my legs. I'm a man of position and character, and I don’t find any distraction in empty pleasures. But this has nothing to do with dancing. Excuse me, Mama, but I don’t understand a lot of your behaviour. For instance, besides all the things for the house, you promised to give me your two lottery-tickets with your daughter. Where are they?

Nastasia: How my head aches!—If this weather keeps on, there ought to be a thaw.

Aplombov: You won’t wear my teeth out with talking! I found out to-day that your tickets were pledged at the bank. Excuse me, Mama, but only exploiters behave like that. Now, I'm not speaking from selfishness—I don’t want your tickets!—but from principle; I don’t let anybody deceive me. I’ve made your daughter happy, and, if you don’t hand me over those tickets to-day, I’ll eat your daughter with pudding! I’m a man of noble feelings.

Nastasia (looking at the table and counting the places): One, two, three, four, five ——

РОМАНОВА АНЖЕЛИКА

СВАДЬБА

Servant: The cook wants to know how you order the ices to be served, with rum, with madeira, or without anything.

Aplombov: With rum. And tell the proprietor there’s only a little wine. Tell him to send up some Haut-Sauterne. (To Nastasia.) And you promised and we agreed that a general would be at the supper to-night. Where is he, I should like to know.

Nastasia: It’s not my fault, my dear!

Aplombov: Whose, then?

Nastasia: Andrew’s fault. Yesterday he was here and promised to bring a real general. (Sighs.) He can’t have found one or he’d have brought him. You don’t think we begrudge the expense? We grudge our children nothing. But, after all, what’s a general!

Aplombov: Well again, surely you knew, Mama, that this telegraph fellow, Yat, was running after Dashenka until I proposed to her? Why did you invite him? Didn’t you really know that lie’s an enemy of mine?

Nastasia: Oh, Epaminondas, what’s the matter with you? The wedding-day isn’t over yet and already you’re tiring me and Dashenka to death with your talking. What will it be like as time goes on? You’re wearisome, wearisome.

Aplombov: It isn’t nice to hear the truth? Ha, ha. There you are. But act nobly! Only one thing I ask of you—be noble! (Through the room, from one door to the other couples pass, dancing the grand-chain. The first couple is Dashenka and the Master of Ceremonies, behind them Yat and Zmewkin. They stop dancing and stay in the room. Enter Jigalov and Dimba, and go to the table.)

Master of Ceremonies: Promenade! Messieu’s, promenade! (Off.) Promenade! (Exeunt the couples.)

Yat: Be merciful! Be merciful, enchanting Miss Zmewkin!

Zmewkin: Oh! what a man you are! I’ve told you already I'm not in voice.

Yat: I entreat you, sing! Only one note! Be merciful! Only one note!

Zmewkin: I’m tired. (Sits down and fans herself.)

Yat: No, you’re simply pitiless! Such an inhuman creature, permit me to use the expression, and such a wonderful, wonderful voice. With a voice like that, excuse the expression, you ought not to be an accoucheuse, but singing at public concerts. For instance, how divinely the trills emerge from you in that one (sings): “I loved

you, my love is yet in vain.”—Wonderful!

Zmewkin (sings): “I loved you, perhaps I still may love.”—That one?

Yat: That’s the one! Wonderful!

Zmewkin: No, I’m not in voice to-day. Take my fan, fan me; it’s so hot. (To Aplombov.) Why are you so melancholy? Can a bridegroom really be like that? Aren’t you ashamed, you contrary man? What are you thinking about?

Aplombov : Marriage is a serious step. You have to consider everything from all points of view ——

Герасимов

Колхозный праздник

Zmewkin: How contrary you all are! What sceptics! Beside you I feel stifled! Give me atmosphere! Do you hear? Give me atmosphere! (Sings.)

Yat: Wonderful. Wonderful!

Zmewkin: Fan me, fan me! I feel my heart is just going to break. Tell me, please; why do I feel so hot?

Yat: Because you perspire.

Zmewkin: Pfui! What a vulgar creature you are! Don’t dare speak to me like that!

Yat: I beg your pardon. You have been used, I know, to, excuse the expression, aristocratic company, and ——

Zmewkin: Oh! let me be! Give me poetry, ecstasy! Fan me! Fan me!

Jigalov (to Dimba): We’ll have another, eh? I can drink any time. The chief thing, Dimba, is not to forget one’s affairs. Drink, and understand your affairs! And as for drinking, why not drink ? Drinking’s allowed; your health! (Drinks.) Tell me, have you got tigers in Greece?

Dimba: Yes.

Jigalov: And lions?

Dimba: Yes, lions too. In Russia there is nothing, but in Greece everything. My father's there and my uncle and my brothers, and here nothing.

Jigalov: But have you got whales in Greece?

Dimba: We've everything there.

Nastasia (to her husband): Why all this random drinking and eating? It’s time we all sat down. Don’t stick a fork in the lobster! It’s for the general. Perhaps he’ll come after all.

Jigalov: Have you got lobsters in Greece?

Dimba: Yes, we've everything there.

Zmewkin: I’m just thinking—what atmosphere in Greece!

Jigalov: And probably a lot of trickery. Greeks are all just the same as Armenians and gypsies. They’ll give you a sponge or a goldfish, but all the time they’re watching their chance to relieve you of your superfluities. We’ll have another, eh?

Nastasia: What are all these anothers? It’s time we all sat down. It’s twelve o’clock.

Jigalov: Sit down, then, sit down! (Calls.) Ladies and gentlemen, I humbly entreat you. Please. Supper! Young people!

Nastasia: Welcome, dear guests. Be seated.

Zmewkin (sits at the table): Give me poetry! “But ah! the rebel, sought the storm, as in the storm were peace.” Give me storm!

Yat (aside): Remarkable woman! I’m in love—up to the ears in love! (Enter the company. They take their seats noisily at the table; a minute’s pause, the band plays a march.)

Mozgovy (in the uniform of a naval volunteer, rising): Ladies and gentlemen! I must tell you this; there are many toasts and speeches waiting for us. We won’t wait. We’ll begin at once. Ladies and gentlemen, I ask you to drink a toast to the bride and bridegroom. (The band plays a flourish. “Hurrah!” Clinking of glasses.)

Mozgovy: It’s bitter!

All: Bitter! Bitter! (Aplombov and Dashenka kiss.)

Yat: Wonderful, wonderful! I must express to you, ladies and gentlemen, with the utmost veracity, that this room and the place in general are magnificent. Superlatively enchanting.—But do you know why it does not partake of a complete triumph? There’s no electric light, excuse the expression. Electric light has been introduced already in all countries; only Russia is left behind.

Jigalov (thoughtfully): Electric—h’m. But to my idea, electric light is just trickery. They put a little bit of coal there and think they can deceive your eyes with it. No, friend, if you give light, then don’t give coal, but something real, something special, something you can take hold of. Give a light, you understand, a light which is something and not simply an idea.

Yat: If only you were to see what an electric battery is composed of, you’d think differently.

Jigalov: I don’t want to see it. Trickery! They deceive simple folk, and squeeze them to the last drop. We know that sort of people. And you, young man, instead of defending trickery, would have done better to drink and pour out for others. That’s the truth!

Aplombov: I quite agree with you, dear papa. Why introduce scientific discourses? I myself am ready to speak about certain discoveries, but then there’s another time for that. (To Dashenka.) What’s your opinion, ma chère?

Dashenka: They like to show their education and always speak about something one can’t understand.

Nastasia: Heavens! We have lived our time without education, and now we’re marrying our third daughter to a fine husband. If you think we are uneducated, why do you come to us? Be off with your education!

Yat: Madame, I always take your family into consideration, and if I spoke about electric light it does not signify that I did so from pride. Your healths! I always with all my heart wished Dashenka a good husband. It is hard nowadays, Madame, to find a good man. Nowadays everyone watches his chance to marry for interest, for money ——

Э.Медвецкая

Свадебный банкет. 1970-е годы

Aplombov: That is an insinuation!

Yat (fearfully): No, there’s no allusion to anybody! I’m not speaking of present company. I was speaking just in general—please! I know well that you married for love and the dowry’s nothing.

Nastasia: No, it isn’t nothing! Don’t forget yourself, sir, when you speak! Beside a thousand roubles in actual coin, we are giving three sets of furs, bedding and all the furniture. Just see if other people give dowries like that.

Yat: I don’t mean anything—the furniture is really beautiful and—and the furs certainly—but I mean they took offence that I made insinuations.

Nastasia: Don’t make insinuations! We respect you for your parents and we invited you to the wedding, but you say all sorts of things. And if you knew that Epaminondas was marrying for interest, why did you say nothing beforehand? (Weeps.) Perhaps—I have nourished her and cared for her and looked after her—I should have guarded better my emerald, my jewel, my daughter ——

Aplombov: You believe him? I most humbly thank you! I’m very grateful indeed to you. (To Yat.) As for you, Mr. Yat, although you are an acquaintance of mine, I don't allow you to behave so badly in a strange house. Have the goodness to go away!

Yat: What's the matter?

Aplombov: I wish you were as honourable as I am! In short, have the goodness to go away!

Gentlemen (to Aplombov): Now, stop! Remember where you are! Never mind! Sit down! Stop!

Yat: I didn't mean anything—You know, I―I don't understand. Excuse me, I'm going. Only give me first the five roubles you owe me from last year for the waistcoat, excuse the expression. Your health again and—and I'm going; only first pay me what you owe.

Gentlemen: Now, let it be, let it be. Enough! Is all this nonsense worth while?

Master of Ceremonies (loudly): To the health of the parents of the bride, Mr. and Mrs. Jigalov! (Band plays a flourish. "Hurrah.")

Jigalov (bows with emotion on all sides): Thank you, dear guests. I am very grateful to you not to have forgotten us and to have been good enough not to ignore us. And don't think I've got crafty in my old age, or that there's any trickery; I say simply my feelings, from the bottom of my heart. I grudge nothing to good people. We humbly thank you. (Kisses all round.)

Dashenka (to her mother): Mama dear, why are you crying? I am so happy.

Aplombov: Mama is upset at the separation. But I would advise her instead to remember our recent conversation!

Yat: Don't cry, Madame! You think that such tears are natural? Not at all, simply a low-spirited nervous system ——

Носов

Свадьба 1969

Jigalov: And are there chestnuts in Greece?

Dimba: Yes, there's everything there.

Jigalov: But not mushrooms.

Dimba: Yes, mushrooms too. Everything!

Mozgovy: Mr. Dimba, it’s your turn to make a speech. Ladies and gentlemen, allow Mr. Dimba to make a speech.

All (to Dimba): Speech! Speech! Your turn!

Dimba: What for? I don’t understand what—what’s the matter?

Jigalov: No, no! Don’t dare refuse! It’s your turn! Up you get!

Dimba (rises in confusion): I can say—Russia is one thing and Greece is another. Now the people in Greece are one thing, and the people in Russia are another. And the “karavia” which sail on the sea you call ships, and those that go on land you call railways—I understand well. We are Greeks, you are Russians, and I want nothing—I can say—Russia is one thing and Greece is another. (Enter Newnin.)

Newnin: Stop, ladies and gentlemen, don’t go on eating! Wait a little! Madame, just half a minute! Please come here! (Takes Nastasia aside, breathlessly.) Listen, the general’s just coming. At last I’ve found one. I was simply in agony. A real general, in the flesh, old, eighty, perhaps, or ninety, years old ——

Nastasia: When is he coming?

Newnin: This very moment. You’ll be grateful to me all your life. He’s not a general, he’s a peach! A marvel! Not any foot regiment, not infantry at all, but navy! In rank he’s a secondgrade captain, and with them, in the navy, that’s just the same as a field-marshal or, in civil rank, a privy councillor. Absolutely the same! Even higher!

Nastasia: You’re not deceiving me, Andrew?

Newnin: Now, am I a rascal? Don’t you worry.

Nastasia (sighing): I don’t want to waste money, Andrew.

Newnin: Don't you worry. He’s not a general, he's a work of art! (Raises his voice.) And I said to him, “You’ve quite forgotten us, your excellency,” I said. “It’s not right, your excellency, to forget old friends! Mrs. Jigalov is very angry with you,” I said. (Goes to table and sits down.) And he said, “My dear friend, how can I go if I am not a friend of the bridegroom’s?” “Oh, that’s being too much, your excellency,” I said. “What ceremonies! The bridegroom,” I said, “is a most charming, open-hearted man. To be working with an appraiser at the bank, you don’t think, your excellency, this is a young good-for-nothing. Why,” I said, “nowadays even noble ladies work at banks.” He clapped me on the shoulder, I smoked a Havana with him, and now he’s coming. Wait just a moment, ladies and gentlemen, don’t go on eating!

Aplombov: And when is he coming?

Newnin: This moment. When I left him, he was already putting on his goloshes. Wait just a moment, ladies and gentlemen, don’t go on eating!

Aplombov: We must tell them to play a march.

Newnin (loudly): Hey, musicians! A march! (Band plays a march.)

Servant (announcing): Mr. Revunov-Karayúlov! (Jigalov, Nastasia, and Newnin run to meet him. Enter Revunov-Karayúlov.)

Nastasia: Welcome, welcome, your excellency. Very kind ——

Ю.Пименов

Свадьба на завтрашней улице 1962

Revunov-Karayúlov: Extremely!

Jigalov: Your excellency, we are not eminent, not exalted people, but simple folk; but do not think there is any trickery on our side. There is always the first place in our house for good people; we grudge them nothing. Welcome!

Revunov-Karayúlov: Extremely pleased!

Newnin: Allow me to introduce the bridegroom, Mr. Aplombov, your excellency, and his newlyborn—I mean, newly-wed—wife! And this is Mr. Yat, of the telegraph. This is Mr. Dimba, a foreign gentleman of Greek nationality, in the confectionery profession. And so on, and so on—the rest are all—rubbish. Take a seat, your excellency.

Revunov-Karayúlov: Extremely! Excuse me, ladies and gentlemen, I just want to say two words to Andrew. (Takes Newnin aside.) I’m a little confused, my friend. Why did you call me “your excellency”? I’m not a general, I’m a second-grade captain, and that’s lower than a colonel.

Newnin (shouts in his ear): Oh, yes, yes, I know, but allow us to call you “your excellency”! The family here, you know, is patriarchal, it respects the aged, it loves respect for rank.

Revunov-Karayúlov: Well, if that’s the case, then by all means ! (They go to the table.) Extremely!

Nastasia: Take a seat, your excellency. Be so kind! Take something to eat, your excellency. Only excuse us, at home you must be used to everything elegant, but with us it’s all simple.

Revunov-Karayúlov (hearing badly): What? H’m—Oh, yes. (Pause.) Oh, yes. In the old times people always lived simply and were satisfied. I am a man with a certain rank and yet I live simply. To-day Andrew came to me and invited me to the wedding. “How can I go,” I said, “if I don’t know them? It’s not the proper thing.” But he said, “These are simple people, patriarchal, pleased to welcome guests.” “Well,” I said, “by all means, if that’s the case! Why not? Very glad. It’s dull for me at home alone, and if my presence at the wedding can cause any pleasure, so do me the favour,” said I.

Jigalov: You really mean it, your excellency? I esteem you for it. I’m a simple man myself, without any trickery, and I esteem such people. Take something to eat, your excellency.

Aplombov: You have been long retired, your excellency?

Revunov-Karayúlov: Eh? Oh, yes, yes, that’s so. True. Yes. But excuse me, what’s all this? Bitter herrings and bitter bread! One can’t eat anything!

All: Bitter! Bitter! (Aplombov and Dashenka kiss.)

Revunov-Karayúlov: Hee, hee, hee. Your healths (Pause.) Yes! In the old days all was simple and everyone was satisfied. I love simplicity. I’m an old man; I retired in ’65; I’m seventy-two years old. (Sees Mozgovy.) You’re a sailor, then?

Mozgovy: Yes, I am.

Revunov-Karayúlov: Aha! So! Yes! Service at sea was always hard. There are things to ponder and split your head about. Every insignificant word has, so to speak, its separate meaning. For instance—the fore-topman in the shrouds on the top-gallant lashings! What does that mean? A sailor understands! Hee, hee. Now where’s your mathematics!

Newnin: The health of his excellency, Captain Revunov-Karayúlov! (Band plays a flourish. “Hurrah.”)

Yat: Your excellency, you were pleased just now to express yourself on the subject of the hardness of naval service. But tell me if the telegraph’s any easier? Nowadays, your excellency, no one can enter the telegraph service unless he can read and write French and German. But the hardest thing we have to do is the transmission of telegrams. Terribly hard. Please listen a moment. (Raps with a fork on the table, imitating a telegraphic apparatus.)

Revunov-Karayúlov: What’s that?

Yat: That’s for: I esteem you, your excellency, for your virtues. You think it’s easy? And again. (Raps.)

Revunov-Karayúlov: Louder. I can’t hear you.

Yat: And that’s for: Madame, how happy I am to clasp you in my embraces!

Revunov-Karayúlov: What lady? Yes. (To Mozgovy.) And then, suppose it’s blowing half a gale and you’ve got—you’ve got to hoist the foretop halliards and the tops’l gallants. You must give the order: “Mount the rigging to the foretop halliards and the tops’l gallants,” and at the same time as they loose the sails on the stays, below they are standing to the main lashings and the tops’l gallant halliards ——

Master of Ceremonies (rising): Dear ladies and gentle——

Т. Старосельская

Свадьба. 1965

Revunov-Karayúlov (breaking in) : Yes! A few other commands? Yes! To furl the foretop halliards and the tops’l gallants! Good? Now what does that mean, what’s the meaning of it? It’s very simple. To furl, you know, the foretop halliards and the tops’l gallants and hoist the mains’l—all at once! They must level the foretopmains and the tops’l gallant halliards on the hoist; at the same time, there’s the necessity of strengthening the braces of all the sails; and when the stays are taut and the braces raised all round, then the foretop halliards and the tops’l gallants, settling conformably with the direction of the wind——

Newnin: Your excellency, the host begs you to speak of something else. The guests don’t understand all this, and it’s dull.

Revunov-Karayúlov: What? Who’s dull? (To Mozgovy.) Young man, suppose the vessel is lying by the wind, on the starboard course, under full stretch of canvas, and you have to bring her over before the wind? What orders must you give? Why, this: Whistle all hands on deck for a tack across before the wind. Hee, hee!

Newnin: Yes, yes! Take something to eat.

Revunov-Karayúlov: Just as they all come running out, at once you give the command: “Stand to stations for a tack across before the wind!” Ah! That’s life! You give the order and watch how the sailors, like lightning, run to their places and adjust the lashings and the halliards. You finish by shouting out, “Bravo, my fine fellows.” (Shouts and chokes.)

Master of Ceremonies (hastens to take advantage of the probable pause): On this day, to-day, so to speak, on which we are collected together here to do honour to our beloved——

Revunov-Karayúlov (breaking in): Yes! Yes! And all this has to be remembered. For instance, halliard-royals, tops’l gallants——

Master of Ceremonies (offended): What’s he interrupting for? We can’t say a single word.

Nastasia: We ignorant people, your excellency, do not understand anything of this. But tell us instead something to please——

М.Садунов

Свадьба. 1965

Revunov-Karayúlov (misunderstanding): I’ve just eaten some, thank you. You said “cheese,” did you not? Thank you. Yes! I was recalling old times. But certainly it’s fine, young man. “If you sail on the sea, you’ll know no care.” (With a trembling voice.) You recollect the delight of tacking in a gale? What seaman does not light up at the recollection of this manœuvre? The very moment the command resounds, “Pipe all hands aloft,” an electric spark seems to fly over everybody. From the commander to the lowest sailor—all tremble with excitement——

Zmewkin: O, how dull! How dull! (General murmur.)

Revunov-Karayúlov (misunderstanding): Thank you, I have had some. (With rapture.) Everyone gets ready and turns his eyes on the first officer. “Stand to the gallants and starboard tops’l braces, and the port main braces, and port counter-braces,” orders the first officer. All is accomplished in a moment; halliard royals and tops’l lashings heaved. All right on board! (Stands up.) Off flies the vessel in the wind and at last the sails begin to get wet. The first officer cries, “The braces, don’t dawdle at the braces,” and fixes his eyes on the maintop, and when at last the tops’l gets wet, at that moment the vessel begins to tack, and you hear the loud command, “Loose the maintop halliards, let go the braces,” then everything flies off with a crack—like the Tower of Babel—and all is accomplished without a fault. You’ve tacked!

Nastasia (bursting out): But, General, you’re being unpleasant! You ought to know better, at your age! You’re unpleasant!

Revunov-Karayúlov: Pheasant? No, I haven’t had any. Thank you.

Nastasia (loudly): I said, you’re being unpleasant! You ought to know better, at your age, General.

Newnin (agitated): Now, come—there, there. Really——

Revunov-Karayúlov: For the first thing, I’m not a general, but a second-grade captain, which corresponds on the list to a lieutenant-colonel——

И.Дмитриевич

Свадьба. 1967

Nastasia: Then, if you’re not a general, why did you take the money? And we didn’t pay you money for you to be unpleasant.

Revunov-Karayúlov (perplexed): What money?

Nastasia: You know what money! You received through Mr. Newnin twen—— (To Newnin.) But it’s your fault, Andrew. I didn’t ask you to hire such a man.

Newnin: Now, there—let it be! Is it worth while?

Revunov-Karayúlov: Hired—paid—what’s this?

Aplombov: But excuse me. You received the twenty-five roubles from Mr. Newnin?

Revunov-Karayúlov: What twenty-five roubles? (Ponders.) Ah! I see! Now I understand everything. How disgustin! How disgusting!

Aplombov: Then you did receive the money?

Revunov-Karayúlov: I received no money at all! Off with you! (Leaves the table.) How disgusting! How low! To affront an old man, a sailor, an officer of merit! If this were decent society, I’d challenge you to a duel, but now what can I do? (Muddled.) Where’s the door? Which is the way out? Waiter! Show me out! Waiter! How low! How disgusting! (Exit.)

Nastasia: Andrew, where are those twenty-five roubles?

Newnin: Come, is it worth while to speak of such trifles? Everybody else is gay, but you, Heaven knows why—(Shouts.) To the health of the young people! Musicians, play a march! Musicians! (Band begins to play a march.) To the health of the young people!

Zmewkin: I feel stifled! Give me atmosphere! Beside you I feel stifled!

Yat (in an ecstasy): Wonderful woman! Wonderful woman! (The noise gets louder.)

Master of Ceremonies (stands and shouts): Dear ladies and gentlemen! On this day, to-day, so to speak——

(Curtain)

_________________________________________________________________

Свадьба
Сцена в одном действии

Действующие лица

Евдоким Захарович Жигалов, отставной коллежский регистратор.

Настасья Тимофеевна, его жена.

Дашенька, их дочь.

Эпаминонд Максимович Апломбов, ее жених.

Федор Яковлевич Ревунов-Караулов, капитан 2-го ранга в отставке.

Андрей Андреевич Нюнин, агент страхового общества.

Анна Мартыновна Змеюкина, акушерка 30 лет, в ярко-пунцовом платье.

Иван Михайлович Ять, телеграфист.

Харлампий Спиридонович Дымба, грек-кондитер.

Дмитрий Степанович Мозговой, матрос из Добровольного флота.

Шафера, кавалеры, лакеи и проч.

Действие происходит в одной из зал кухмистера Андронова.

Ярко освещенная зала. Большой стол, накрытый для ужина. Около стола хлопочут лакеи во фраках. За сценой музыка играет последнюю фигуру кадрили.

Змеюкина, Ять и шафер (идут через сцену).

Змеюкина. Нет, нет, нет!

Ять (идя за ней). Сжальтесь! Сжальтесь!

Змеюкина. Нет, нет, нет!

Шафер (спеша за ними). Господа, так нельзя! Куда же вы? А гран-рон? Гран-рон, силь-ву-пле!

Уходят.

Входят Настасья Тимофеевна и Апломбов.

Настасья Тимофеевна. Чем тревожить меня разными словами, вы бы лучше шли танцевать.

Апломбов. Я не Спиноза какой-нибудь, чтоб выделывать ногами кренделя. Я человек положительный и с характером и не вижу никакого развлечения в пустых удовольствиях. Но дело не в танцах. Простите, maman, но я многого не понимаю в ваших поступках. Например, кроме предметов домашней необходимости, вы обещали также дать мне за вашей дочерью два выигрышных билета. Где они?

Настасья Тимофеевна. Голова у меня что-то разболелась… Должно, к непогоде… Быть оттепели!

А. и С. Ткачевы

Свадьба.1972

Апломбов. Вы мне зубов не заговаривайте. Сегодня же я узнал, что ваши билеты в залоге. Извините, maman, но так поступают одни только эксплоататоры. Я ведь это не из эгоистицизма — мне ваши билеты не нужны, но я из принципа, и надувать себя никому не позволю. Я вашу дочь осчастливил, и если вы мне не отдадите сегодня билетов, то я вашу дочь с кашей съем. Я человек благородный!

Настасья Тимофеевна (оглядывая стол и считая приборы). Раз, два, три, четыре, пять…

Лакей. Повар спрашивает, как прикажете подавать мороженое: с ромом, с мадерой или без никого?

Апломбов. С ромом. Да скажи хозяину, что вина мало. Скажи, чтоб еще го-сотерну поставил. (Настасье Тимофеевне.) Вы также обещали, и уговор такой был, что сегодня за ужином будет генерал. А где он, спрашивается?

Настасья Тимофеевна. Это, батюшка, не я виновата.

Апломбов. Кто же?

Настасья Тимофеевна. Андрей Андреич виноват… Вчерась он был и обещал привесть самого настоящего генерала. (Вздыхает.) Должно, не нашел нигде, а то привел бы… Нешто нам жалко? Для родного дитя мы ничего не пожалеем. Генерал так генерал…

Апломбов. Но дальше… Всем, в том числе и вам, maman, известно, что за Дашенькой, пока я не сделал ей предложения, ухаживал этот телеграфист Ять. Зачем вы его пригласили? Разве вы не знали, что мне это неприятно?

Настасья Тимофеевна. Ох, как тебя? — Эпаминонд Максимыч, еще и дня нет, как женился, а уж замучил ты и меня, и Дашеньку своими разговорами. А что будет через год? Нудный ты, ух нудный!

В.Гончаренко

Свадьба.1987

Апломбов. Не нравится правду слушать? Ага! То-то! А вы поступайте благородно. Я от вас хочу только одного: будьте благородны!

Через залу из одной двери в другую проходят пары танцующих grand-rond. В передней паре шафер с Дашенькой, в задней Ять со Змеюкиной. Последняя пара отстает и остается в зале.

Жигалов и Дымба входят и идут к столу.

Шафер (кричит). Променад! Мсье, променад! (За сценой.) Променад!

Пары уходят.

Ять (Змеюкиной). Сжальтесь! Сжальтесь, очаровательная Анна Мартыновна!

Змеюкина. Ах, какой вы… Я уже вам сказала, что я сегодня не в голосе.

Ять. Умоляю вас, спойте! Одну только ноту! Сжальтесь! Одну только ноту!

Змеюкина. Надоели… (Садится и машет веером.)

Ять. Нет, вы просто безжалостны! У такого жестокого создания, позвольте вам выразиться, и такой чудный, чудный голос! С таким голосом, извините за выражение, не акушерством заниматься, а концерты петь в публичных собраниях! Например, как божественно выходит у вас вот эта фиоритура… вот эта… (Напевает.) «Я вас любил, любовь еще напрасно…» Чудно!

Змеюкина (напевает). «Я вас любил, любовь еще, быть может…» Это?

Ять. Вот это самое! Чудно!

Змеюкина. Нет, я не в голосе сегодня. Нате, махайте на меня веером… Жарко! (Апломбову.)

Эпаминонд Максимыч, что это вы в меланхолии? Разве жениху можно так? Как вам не стыдно, противный? Ну, о чем вы задумались?

Апломбов. Женитьба шаг серьезный! Надо все обдумать всесторонне, обстоятельно.

Т.Резвая

Свадьба.1988

Змеюкина. Какие вы все противные скептики! Возле вас я задыхаюсь… Дайте мне атмосферы! Слышите? Дайте мне атмосферы! (Напевает.)

Ять. Чудно! Чудно!

Змеюкина. Махайте на меня, махайте, а то я чувствую, у меня сейчас будет разрыв сердца. Скажите, пожалуйста, отчего мне так душно?

Ять. Это оттого, что вы вспотели-с…

Змеюкина. Фуй, как вы вульгарны! Не смейте так выражаться!

Ять. Виноват! Конечно, вы привыкли, извините за выражение, к аристократическому обществу и…

Змеюкина. Ах, оставьте меня в покое! Дайте мне поэзии, восторгов! Махайте, махайте…

Жигалов (Дымбе). Повторим, что ли? (Наливает.) Пить во всякую минуту можно. Главное действие, Харлампий Спиридоныч, чтоб дело свое не забывать. Пей, да дело разумей… А ежели насчет выпить, то почему не выпить? Выпить можно… За ваше здоровье!

Пьют.

А тигры у вас в Греции есть?

Дымба. Есть.

Жигалов. А львы?

Дымба. И львы есть. Это в России ницего нету, а в Греции все есть. Там у меня и отец, и дядя, и братья, а тут ницего нету.

Жигалов. Гм… А кашалоты в Греции есть?

Дымба. Все есть.

Настасья Тимофеевна (мужу). Что ж зря-то пить и закусывать? Пора бы уж всем садиться. Не тыкай вилкой в омары… Это для генерала поставлено. Может, еще придет…

Жигалов. А омары в Греции есть?

Дымба. Есть… Там все есть.

Жигалов. Гм… А коллежские регистраторы есть?

Змеюкина. Воображаю, какая в Греции атмосфера!

Жигалов. И, должно быть, жульничества много. Греки ведь все равно, что армяне или цыганы. Продает тебе губку или золотую рыбку, а сам так и норовит, чтоб содрать с тебя лишнее. Повторим, что ли?

Настасья Тимофеевна. Что ж зря повторять? Всем бы уж пора садиться. Двенадцатый час…

Жигалов. Садиться так садиться. Господа, покорнейше прошу! Пожалуйте! (Кричит.) Ужинать! Молодые люди!

Настасья Тимофеевна. Дорогие гости, милости просим! Садитесь!

А. Волненко

Свадьба.1968

Змеюкина (садясь за стол). Дайте мне поэзии! А он, мятежный, ищет бури, как будто в бурях есть покой. Дайте мне бурю!

Ять (в сторону). Замечательная женщина! Влюблен! По уши влюблен!

Входят Дашенька, Мозговой, шафера, кавалеры, барышни и проч. Все шумно усаживаются за стол; минутная пауза; музыка играет марш.

Мозговой (вставая). Господа! Я должен сказать вам следующее… У нас приготовлено очень много тостов и речей. Не будем дожидаться и начнем сейчас же. Господа, предлагаю выпить тост за новобрачных!

Музыка играет туш. Ура. Чоканье.

Мозговой. Горько!

Все. Горько! Горько!

Апломбов и Дашенька целуются.

О.Ломакин

Деревенская свадьба.1960

Ять. Чудно! Чудно! Я должен вам выразиться, господа, и отдать должную справедливость, что эта зала и вообще помещение великолепны! Превосходно, очаровательно! Только знаете, чего не хватает для полного торжества? Электрического освещения, извините за выражение! Во всех странах уже введено электрическое освещение, и одна только Россия отстала.

Жигалов (глубокомысленно). Электричество… Гм… А по моему взгляду, электрическое освещение — одно только жульничество… Всунут туда уголек, да и думают глаза отвести! Нет, брат, уж если ты даешь освещение, то ты давай не уголек, а что-нибудь существенное, этакое что-нибудь особенное, чтоб было за что взяться! Ты давай огня — понимаешь? — огня, который натуральный, а не умственный!

Ять. Ежели бы вы видели электрическую батарею, из чего она составлена, то иначе бы рассуждали.

Жигалов. И не желаю видеть. Жульничество. Народ простой надувают… Соки последние выжимают… Знаем их, этих самых… А вы, господин молодой человек, чем за жульничество заступаться, лучше бы выпили и другим налили. Да право!

Апломбов. Я с вами, папаша, вполне согласен. К чему заводить ученые разговоры? Я не прочь и сам поговорить о всевозможных открытиях в научном смысле, но ведь на это есть другое время! (Дашеньке.) Ты какого мнения, машер?

Дашенька. Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном.

Настасья Тимофеевна. Слава богу, прожили век без образования и вот уж третью дочку за хорошего человека выдаем. А ежели мы, по-вашему, выходим необразованные, так зачем вы к нам ходите? Шли бы к своим образованным!

Ять. Я, Настасья Тимофеевна, всегда уважал ваше семейство, а ежели я насчет электрического освещения, так это еще не значит, что я из гордости. Даже вот выпить могу. Я всегда от всех чувств желал Дарье Евдокимовне хорошего жениха. В наше время, Настасья Тимофеевна, трудно выйти за хорошего человека. Нынче каждый норовит вступить в брак из-за интереса, из-за денег…

Апломбов. Это намек!

Ять (струсив). И никакого тут нет намека… Я не говорю о присутствующих… Это я так… вообще… Помилуйте! Все знают, что вы из-за любви… Приданое пустяшное.

Настасья Тимофеевна. Нет, не пустяшное! Ты говори, сударь, да не заговаривайся. Кроме того, что тысячу рублей чистыми деньгами, мы три салопа даем, постель и всю мебель. Подика-сь, найди в другом месте такое приданое!

Ять. Я ничего… Мебель, действительно, хорошая и… и салопы, конечно, но я в том смысле, что вот они обижаются, что я намекнул.

Настасья Тимофеевна. А вы не намекайте. Мы вас по вашим родителям почитаем и на свадьбу пригласили, а вы разные слова. А ежели вы знали, что Эпаминонд Максимыч из интересу женится, то что же вы раньше молчали? (Слезливо.) Я ее, может, вскормила, вспоила, взлелеяла… берегла пуще алмаза изумрудного, деточку мою…

Апломбов. И вы поверили? Покорнейше вас благодарю! Очень вам благодарен! (Ятю.) А вы, господин Ять, хоть и знакомый мне, а я вам не позволю строить в чужом доме такие безобразия! Позвольте вам выйти вон!

Ять. То есть как?

Апломбов. Желаю, чтобы и вы были таким же честным человеком, как я! Одним словом, позвольте вам выйти вон!

Музыка играет туш.

Кавалеры (Апломбову). Да оставь! Будет тебе! Ну стоит ли? Садись! Оставь!

Ять. Я ничего… Я ведь… Не понимаю даже… Извольте, я уйду… Только вы отдайте мне сначала пять рублей, что вы брали у меня в прошлом году на жилетку пике, извините за выражение. Выпью вот еще и… и уйду, только вы сначала долг отдайте.

Кавалеры. Ну будет, будет! Довольно! Стоит ли из-за пустяков?

Шафер (кричит). За здоровье родителей невесты Евдокима Захарыча и Настасьи Тимофеевны!

Музыка играет туш. Ура.

В. Присталенко

Свадьба. 1977

Жигалов (растроганный, кланяется во все стороны). Благодарю вас! Дорогие гости! Очень вам благодарен, что вы нас не забыли и пожаловали, не побрезгали!.. И не подумайте, чтоб я был выжига какой или жульничество с моей стороны, а просто из чувств! От прямоты души! Для хороших людей ничего не пожалею! Благодарим покорно! (Целуется.)

Дашенька (матери). Мамаша, что же вы плачете? Я так счастлива!

Апломбов. Maman взволнована предстоящей разлукой. Но я посоветовал бы ей лучше вспомнить наш недавний разговор.

Ять. Не плачьте, Настасья Тимофеевна! Вы подумайте: что такое слезы человеческие? Малодушная психиатрия и больше ничего!

Жигалов. А рыжики в Греции есть?

Дымба. Есть. Там все есть.

Жигалов. А вот груздей, небось, нету.

Дымба. И грузди есть. Все есть.

Мозговой. Харлампий Спиридоныч, ваша очередь читать речь! Господа, пусть говорит речь!

Все (Дымбе). Речь! речь! Ваша очередь!

Дымба. Зацем? Я не понимаю которое… Сто такое?

Змеюкина. Нет, нет! Не смейте отказываться! Ваша очередь! Вставайте!

Дымба (встает, смущенно). Я могу говорить такое… Которая Россия и которая Греция. Теперь которые люди в России и которые в Греции… И которые по морю плавают кара́вия, по русскому знацит корабли, а по земле разные которые зелезные дороги. Я хоросо понимаю… Мы греки, вы русские и мне ницего не надо… Я могу говорить такое… Которая Россия и которая Греция.

Входит Нюнин.

Нюнин. Постойте, господа, не ешьте! Погодите! Настасья Тимофеевна, на минуточку! Пожалуйте сюда! (Ведет Настасью Тимофеевну в сторону, запыхавшись.) Послушайте… Сейчас придет генерал… Наконец нашел-таки… Просто замучился… Генерал настоящий, солидный такой, старый, лет, пожалуй, восемьдесят, а то и девяносто…

Настасья Тимофеевна. Когда же он придет?

Нюнин. Сию минуту. Будете всю жизнь мне благодарны. Не генерал, а малина, Буланже! Не пехота какая-нибудь, не инфантерия, а флотский! По чину он капитан второго ранга, а по-ихнему, морскому, это все равно, что генерал-майор, или в гражданской — действительный статский советник. Решительно все равно. Даже выше.

Настасья Тимофеевна. А ты меня не обманываешь, Андрюшенька?

Нюнин. Ну вот, мошенник я, что ли? Будьте покойны!

Настасья Тимофеевна (вздыхая). Не хочется зря деньги тратить, Андрюшенька…

Нюнин. Будьте покойны! Не генерал, а картина! (Возвышая голос.) Я и говорю: «Совсем, говорю, забыли нас, ваше превосходительство! Нехорошо, ваше превосходительство, старых знакомых забывать! Настасья, говорю, Тимофеевна на вас в большой претензии!» (Идет к столу и садится.) А он говорит: «Помилуй, мой друг, как же я пойду, если я с женихом не знаком?» — «Э, полноте, ваше превосходительство, что за церемонии? Жених, говорю, человек прекраснейший, душа нараспашку. Служит, говорю, оценщиком в ссудной кассе, но вы не подумайте, ваше превосходительство, что это какой-нибудь замухрышка или червонный валет. В ссудных кассах, говорю, нынче и благородные дамы служат». Похлопал он меня по плечу, выкурили мы с ним по гаванской сигаре, и вот теперь он едет… Погодите, господа, не ешьте…

Апломбов. А когда он приедет?

Нюнин. Сию минуту. Когда я уходил от него, он уже калоши надевал. Погодите, господа, не ешьте.

Апломбов. Так надо приказать, чтоб марш играли…

Нюнин (кричит). Эй, музыканты! Марш!

Музыка минуту играет марш.

Лакей (докладывает). Господин Ревунов-Караулов!

Жигалов, Настасья Тимофеевна и Нюнин бегут навстречу.

Входит Ревунов-Караулов.

Настасья Тимофеевна (кланяясь). Милости просим, ваше превосходительство! Очень приятно!

Ревунов. Весьма!

Жигалов. Мы, ваше превосходительство, люди не знатные, не высокие, люди простые, но не подумайте, что с нашей стороны какое-нибудь жульничество. Для хороших людей у нас первое место, мы ничего не пожалеем. Милости просим!

Ревунов. Весьма рад!

А.Ляшков. 1976

Нюнин. Позвольте представить, ваше превосходительство! Новобрачный Эпаминонд Максимыч Апломбов со своей новорожд… то есть с новобрачной супругой! Иван Михайлыч Ять, служащий на телеграфе! Иностранец греческого звания по кондитерской части Харлампий Спиридоныч Дымба! Осип Лукич Бабельмандебский! И прочие, и прочие… Остальные все — чепуха. Садитесь, ваше превосходительство!

Ревунов. Весьма! Виноват, господа, я хочу сказать Андрюше два слова. (Отводит Нюнина в сторону.) Я, братец, немножко сконфужен… Зачем ты зовешь меня вашим превосходительством? Ведь я не генерал! Капитан 2-го ранга — это даже ниже полковника.

Нюнин (говорит ему в ухо, как глухому). Знаю, но, Федор Яковлевич, будьте добры, позвольте нам называть вас вашим превосходительством! Семья здесь, знаете ли, патриархальная, уважает старших, любит чинопочитание…

Ревунов. Да, если так, то конечно… (Идя к столу.) Весьма!

Настасья Тимофеевна. Садитесь, ваше превосходительство! Будьте такие добрые! Кушайте, ваше превосходительство! Только извините, у себя там вы привыкли к деликатности, а у нас просто!

Ревунов (не расслышав). Что-с? Гм… Да-с.

Пауза.

Да-с… В старину люди всегда жили просто и были довольны. Я человек, который в чинах, и то живу просто… Сегодня Андрюша приходит ко мне и зовет меня сюда на свадьбу. Как же, говорю, я пойду, если я не знаком? Это неловко! А он говорит: «Люди они простые, патриархальные, всякому гостю рады…» Ну, конечно, если так… то отчего же? Очень рад. Дома мне одинокому скучно, а если мое присутствие на свадьбе может доставить кому-нибудь удовольствие, то сделай, говорю, одолжение…

Жигалов. Значит, от души, ваше превосходительство? Уважаю! Сам я человек простой, без всякого жульничества, и уважаю таких. Кушайте, ваше превосходительство!

Апломбов. Вы давно в отставке, ваше превосходительство?

Ревунов. А? Да, да… так… Это верно. Да-с… Но позвольте, что же это, однако? Селедка горькая… и хлеб горький. Невозможно есть!

Все. Горько! Горько!

Апломбов и Дашенька целуются.

Ревунов. Хе-хе-хе… Ваше здоровье!

Пауза.

Да-с… В старину все просто было и все были довольны… Я люблю простоту… Я ведь старый, в отставку вышел в 1865 году… Мне семьдесят два года… Да. Конечно, не без того, и прежде любили при случае показать пышность, но… (Увидев Мозгового.) Вы того… матрос, стало быть?

Мозговой. Точно так.

Ревунов. Ага… Так… Да… Морская служба всегда была трудная. Есть над чем задуматься и голову поломать. Всякое незначительное слово имеет, так сказать, свой особый смысл! Например: марсовые по вантам на фок и грот! Что это значит? Матрос небось понимает! Хе-хе… Тонкость, что твоя математика!

Нюнин. За здоровье его превосходительства Федора Яковлевича Ревунова-Караулова!

Музыка играет туш. Ура.

И. Шевандронова

Молодые. 1975

Ять. Вот вы, ваше превосходительство, изволили сейчас выразиться насчет трудностей флотской службы. А разве телеграфная легче? Теперь, ваше превосходительство, никто не может поступить на телеграфную службу, если не умеет читать и писать по-французски и по-немецки. Но самое трудное у нас, это передача телеграмм. Ужасно трудно! Извольте послушать. (Стучит вилкой по столу, подражая телеграфному станку.)

Ревунов. Что же это значит?

Ять. Это значит: я уважаю вас, ваше превосходительство, за добродетели. Вы думаете, легко? А вот еще… (Стучит.)

Ревунов. Вы погромче… Не слышу…

Ять. А это значит: мадам, как я счастлив, что держу вас в своих объятиях!

Ревунов. Вы про какую это мадам? Да… (Мозговому.) А вот, если идя полным ветром и надо… и надо поставить брамсели и бом-брамсели! Тут уж надо командовать: салинговые к вантам на брамсели и бомбрамсели… и в это время, как на реях отдают паруса, внизу становятся на брам и бом-брам-шкоты, фалы и брасы…

Шафер (вставая). Милостивые государи и милостивые госуд….

Ревунов (перебивая). Да-с… Мало ли разных команд… Да… Брам и бом-брам-шкоты тянуть пшел фалы!! Хорошо? Но что это значит и какой смысл? А очень просто! Тянут, знаете ли, брам и бом-брам-шкоты и поднимают фалы… все вдруг! причем уравнивают бом-брам-шкоты и бом-брам-фалы при подъеме, а в это время, глядя по надобности, потравливают брасы сих парусов, а когда уж, стало быть, шкоты натянуты, фалы все до места подняты, то брам и бом-брам-брасы вытягиваются и реи брасопятся соответственно направлению ветра…

Нюнин (Ревунову). Федор Яковлевич, хозяйка просит вас поговорить о чем-нибудь другом. Это непонятно гостям и скучно…

Ревунов. Что? Кому скучно? (Мозговому.) Молодой человек! А вот ежели корабль лежит бейдевинд правым галсом под всеми парусами и надо сделать через фордевинд. Как надо командовать? А вот как: свистать всех наверх, поворот через фордевинд!.. Хе-хе…

Нюнин. Федор Яковлевич, довольно! Кушайте.

Хитрова Тамара

Свадьба. 1970

Ревунов. Как только все выбежали, сейчас командуют: по местам стоять, поворот через фордевинд! Эх, жизнь! Командуешь, а сам смотришь, как матросы, как молния, разбегаются по местам и разносят брамы и брасы. Этак не вытерпишь и крикнешь: молодцы, ребята! (Поперхнулся и кашляет.)

Шафер (спешит воспользоваться наступившей паузой). В сегодняшний, так сказать, день, в который мы, собравшись все в кучу для чествования нашего любимого…

Ревунов (перебивая). Да-с! И ведь все это надо помнить! Например: фока-шкот, грота-шкот раздернуть!..

Шафер (обиженно). Что ж он перебивает? Этак мы ни одной речи не скажем!

Настасья Тимофеевна. Мы люди темные, ваше превосходительство, ничего этого самого не понимаем, а вы лучше расскажите нам что-нибудь касающее…

Ревунов (не расслышав). Я уже ел, благодарю. Вы говорите: гуся? Благодарю… Да… Старину вспомнил… А ведь приятно, молодой человек! Плывешь себе по морю, горя не знаючи, и… (дрогнувшим голосом) помните этот восторг, когда делают поворот оверштаг! Какой моряк не зажжется при воспоминании об этом маневре?! Ведь как только раздалась команда: свистать всех наверх, поворот оверштаг — словно электрическая искра пробежала по всем. Начиная от командира и до последнего матроса — все встрепенулись…

Змеюкина. Скучно! Скучно!

Общий ропот.

Ревунов (не расслышав). Благодарю, я ел. (С увлечением.) Все приготовилось и впилось глазами в старшего офицера… На фоковые и гротовые брасы на правую, на крюйсельные брасы на левую, на контра-брасы на левую, командует старший офицер. Все моментально исполняется… Фока-шкот, кливер-шкот раздернуть… право на борт! (Встает.) Корабль покатился к ветру, и, наконец, паруса начинают заполаскивать. Старший офицер: — на брасах, на брасах не зевать, а сам впился глазами в грот-марсель и, когда, наконец, и этот парус заполоскал, то есть момент поворота наступил, раздается громовая команда: грот-марса-булинь отдай, пшел брасы! Тут все летит, трещит — столпотворение вавилонское! — все исполняется без ошибки. Поворот удался!

Настасья Тимофеевна (вспыхнув). Генерал, а безобразите… Постыдились бы на старости лет!

Ревунов. Котлет? Нет, не ел… благодарю вас.

Настасья Тимофеевна (громко). Я говорю, постыдились бы на старости лет! Генерал, а безобразите!

Нюнин (смущенно). Господа, ну вот… стоит ли? Право…

Ревунов. Во-первых, я не генерал, а капитан 2-го ранга, что по военной табели о рангах соответствует подполковнику.

Настасья Тимофеевна. Ежели не генерал, то за что же вы деньги взяли? И мы вам не за то деньги платили, чтоб вы безобразили!

О.Титова

Свадьба. 1970

Ревунов (в недоумении). Какие деньги?

Настасья Тимофеевна. Известно, какие. Небось получили через Андрея Андреевича четвертную… (Нюнину.) А тебе, Андрюшенька, грех! Я тебя не просила такого нанимать!

Нюнин. Ну вот… Оставьте! Стоит ли?

Ревунов. Наняли… заплатили… Что такое?

Апломбов. Позвольте, однако… Вы ведь получили от Андрея Андреевича двадцать пять рублей?

Ревунов. Какие двадцать пять рублей? (Сообразив.) Вот оно что! Теперь я все понимаю… Какая гадость! Какая гадость!

Апломбов. Ведь вы получили деньги?

Ревунов. Никаких я денег не получал! Подите прочь! (Выходит из-за стола.) Какая гадость! Какая низость! Оскорбить так старого человека, моряка, заслуженного офицера!.. Будь это порядочное общество, я мог бы вызвать на дуэль, а теперь что я могу сделать? (Растерянно.) Где дверь? В какую сторону идти? Человек, выведи меня! Человек! (Идет.) Какая низость! Какая гадость! (Уходит.)

Настасья Тимофеевна. Андрюшенька, где же двадцать пять рублей?

Нюнин. Ну стоит ли говорить о таких пустяках? Велика важность! Тут все радуются, а вы черт знает о чем… (Кричит.) За здоровье молодых! Музыка, марш! Музыка!

Музыка играет марш.

За здоровье молодых!

Змеюкина. Мне душно! Дайте мне атмосферы! Возле вас я задыхаюсь!

Ять (в восторге). Чудная! Чудная!

Шум.

Шафер (стараясь перекричать). Милостивые государи и милостивые государыни! В сегодняшний, так сказать, день…

Занавес

P.S.

Впервые — в отдельном литографированном издании: Свадьба. Сцена в 1-м действии А. Чехова. Литография комиссионера Общества русских драматических писателей С. Ф. Рассохина. — Москва. (цензурное разрешение 25 апреля 1890 года; вышло в свет с 24 по 31 октября 1890 года; отпечатано 110 экземпляров). С изменениями пьеса также вошла в VII2 том издания А. Ф. Маркса (1902, с. 259—276).

______________________________________________________

https://ru.wikisource.org

https://en.wikisource.org/wiki/Author:Anton_Chekhov

_______________________________________________________